Внешние факторы неэффективности психологической реабилитации комбатантов
Профессор Михаил Михайлович Решетников, ректор ВЕИП, доктор психологических наук, кандидат медицинских наук, выступил 20 февраля 2023 года в Государственной Думе РФ с докладом «Внешние факторы неэффективности психологической реабилитации комбатантов» на расширенном межфракционном заседании фракции «Справедливая Россия – За правду» по теме: «Реабилитация участников специальной военной операции (СВО), получивших ранения, увечья или заболевания в ходе выполнения боевых задач: новые подходы к разработке мер и программ реабилитации и абилитации»:
«Необходимо дезавуировать истерику с возможным количеством посттравматических расстройств, которая нагнетается в широкой печати. Обратимся к таблице 1, пункту 2.
«Необходимо дезавуировать истерику с возможным количеством посттравматических расстройств, которая нагнетается в широкой печати. Обратимся к таблице 1, пункту 2.
Таблица 1. Частота развития ПТСР в процентах к числу всех подвергшихся психическим травмам
Проявления психических травм прогнозируются у 3,2% комбатантов. Из этого числа у 38,8% прогнозируется развитие ПТСР, которое потребует специализированной медицинской и психологической помощи, а более 60% будут иметь проявления, которые купируются самостоятельно в течение 2-3 лет.
Таблица 2. Вариант расчета ПТСР у участников боевых действий (на 300 и 500 тысяч комбатантов)
В таблице 2 показаны абсолютные цифры тех, кто будет нуждаться в специализированной помощи при расчете на 300 тысяч и на 500 тысяч комбатантов. Соответственно, ПТСР может сформироваться у 3000 или 6000 человек. Эти же данные определяют необходимое количество койко-мест в специализированных центрах реабилитации и их кадровое обеспечение.
Таблица 3. Сравнительные данные и несравнимый анализ ПТСР в российской армии и армии США
В таблице 3 демонстрируются сравнимые и несравнимые данные по российской армии и армии США по итогам двух войн: Вьетнамской (9-летней) и Афганской (10-летней).
Чем определяется несравнимость: спецификой мотивационных факторов в ситуации угрозы жизни. Как известно, армия США постоянно вела несправедливые войны на чужой территории, когда домам, женам и детям военнослужащих и их стране ничего не угрожало. Главным вопросом для таких комбатантов всегда был: «Умирать за что?» А после возвращения с войны наиболее мощным становится чувство вины: «Мои друзья погибли за что?» Наиболее типичными для российской армии на протяжении всей истории были войны по защите Отечества, своих домов, своих жен и детей, своей культуры и самобытности.
Прошу обратить внимание на пункты несравнимых данных по числу погибших в армии США и раненых в армии США, которое было в 5 и в 6 раз больше, чем в российской армии.
Однако у нас нет статистики наблюдения комбатантов в последующие годы. В США они есть, но я уверен, что у нас они не такие удручающие. Тем не менее, эти тенденции нужно учитывать.
После окончания Вьетнамской войны, за последующие 30 лет, при 56 тысячах погибших, покончили с собой 120 тысяч комбатантов, клинический уровень ПТСР наблюдался у 20% всех ветеранов, бытовое насилие в семьях — в 5 раз чаще среднего уровня, уровень разводов — 90%, число бродяг — более 190 тысяч.
Ветераны составляют треть заключенных во всех тюрьмах США. Поэтому оказание медицинской и психологической помощи ветеранам рассматривается не только с гуманистических позиций, но и с точки зрения исходящей от них социальной опасности.
Когда люди получают психическую травму в результате экологических или техногенных катастроф, эта травма претерпевает специфические трансформации. И независимо от того, верит ли пострадавший в Бога или нет, такие события чаще всего интерпретируются как «Господь посылает нам новые испытания. Их нужно пережить». И постепенно травматические переживания притупляются, проходят в автономном режиме.
Принципиально другая ситуация складывается, когда массовая психическая травма наносится враждебной группой. Как бывает в случаях межнациональных конфликтов, терактов и войн. Психическая травма, нанесенная враждебной группой, провоцирует и запускает качественно иные психологические механизмы, которые растягиваются на десятилетия и даже столетия.
Чем определяется несравнимость: спецификой мотивационных факторов в ситуации угрозы жизни. Как известно, армия США постоянно вела несправедливые войны на чужой территории, когда домам, женам и детям военнослужащих и их стране ничего не угрожало. Главным вопросом для таких комбатантов всегда был: «Умирать за что?» А после возвращения с войны наиболее мощным становится чувство вины: «Мои друзья погибли за что?» Наиболее типичными для российской армии на протяжении всей истории были войны по защите Отечества, своих домов, своих жен и детей, своей культуры и самобытности.
Прошу обратить внимание на пункты несравнимых данных по числу погибших в армии США и раненых в армии США, которое было в 5 и в 6 раз больше, чем в российской армии.
Однако у нас нет статистики наблюдения комбатантов в последующие годы. В США они есть, но я уверен, что у нас они не такие удручающие. Тем не менее, эти тенденции нужно учитывать.
После окончания Вьетнамской войны, за последующие 30 лет, при 56 тысячах погибших, покончили с собой 120 тысяч комбатантов, клинический уровень ПТСР наблюдался у 20% всех ветеранов, бытовое насилие в семьях — в 5 раз чаще среднего уровня, уровень разводов — 90%, число бродяг — более 190 тысяч.
Ветераны составляют треть заключенных во всех тюрьмах США. Поэтому оказание медицинской и психологической помощи ветеранам рассматривается не только с гуманистических позиций, но и с точки зрения исходящей от них социальной опасности.
Когда люди получают психическую травму в результате экологических или техногенных катастроф, эта травма претерпевает специфические трансформации. И независимо от того, верит ли пострадавший в Бога или нет, такие события чаще всего интерпретируются как «Господь посылает нам новые испытания. Их нужно пережить». И постепенно травматические переживания притупляются, проходят в автономном режиме.
Принципиально другая ситуация складывается, когда массовая психическая травма наносится враждебной группой. Как бывает в случаях межнациональных конфликтов, терактов и войн. Психическая травма, нанесенная враждебной группой, провоцирует и запускает качественно иные психологические механизмы, которые растягиваются на десятилетия и даже столетия.
Таблица 4. Развитие ПТСР в различных возрастных группах гражданского населения, подвергшегося мощной острой или хронической психической травме
В таблице 4 приведены данные о типичных вариантах расстройств психики в зависимости от возраста, когда была получена острая психическая травма. В раннем детском возрасте – энурез и задержка развития, по мере взросления – склонность к депрессиям, у взрослого населения – депрессии и расстройства психотического спектра.
На наших новых территориях несколько поколений людей одновременно и на протяжении 8 лет подвергались хронической психической травме. К тому же наносимой враждебной группой и при этом – той же этнической группой. Ни у кого в мире нет такого опыта.
На наших новых территориях несколько поколений людей одновременно и на протяжении 8 лет подвергались хронической психической травме. К тому же наносимой враждебной группой и при этом – той же этнической группой. Ни у кого в мире нет такого опыта.
Теперь о главном. Почему в заголовке доклада поставлен вопрос о внешних факторах неэффективности реабилитации?
Когда пациент приходит в психологический или в психотерапевтический центр, его спрашивают: «Под каким именем Вы хотели бы записаться?» Никаких адресов, никаких мест работы, полная конфиденциальность.
Большинство легко поделятся с другими тем, что их беспокоит сердце или желудок, но 99% людей ни за что не согласятся с тем, чтобы их душевное состояние, их психологические и интимные проблемы обсуждались с кем-либо за пределами психотерапевтического кабинета. Тем более с их командирами и начальниками.
Психологам воинских частей, безусловно, приходится много работать. Они нужны для разъяснительной работы, повышения психологической культуры и психопрофилактики. Я регулярно встречаюсь с военными психологами. Они видят по поведению, по мимике людей, что часть возвращающихся с передовой нуждается в помощи. Но к ним никто не идет. В некоторых частях психологи сделали «горячую линию» или «телефон доверия» и сообщили военнослужащим, что эти телефоны не определяют номер звонящего. Сколько звонков они получили за последние полгода? 2-3 максимум.
Какой вывод это подсказывает? В отличие от медицинской помощи, психологическая реабилитация военнослужащих и комбатантов должна быть вне подчиненности и вне системы Министерства обороны. Мы должны в самом начале решить главный вопрос: мы хотим помогать тем, кто в этом нуждается, учитывая принцип конфиденциальности, или иметь психологическое досье, включая глубоко интимные переживания и проблемы, на каждую личность из числа военнослужащих, нуждающихся в помощи. Это два несовместимых вопроса, от решения которых зависит эффективность всей системы реабилитации.
Когда пациент приходит в психологический или в психотерапевтический центр, его спрашивают: «Под каким именем Вы хотели бы записаться?» Никаких адресов, никаких мест работы, полная конфиденциальность.
Большинство легко поделятся с другими тем, что их беспокоит сердце или желудок, но 99% людей ни за что не согласятся с тем, чтобы их душевное состояние, их психологические и интимные проблемы обсуждались с кем-либо за пределами психотерапевтического кабинета. Тем более с их командирами и начальниками.
Психологам воинских частей, безусловно, приходится много работать. Они нужны для разъяснительной работы, повышения психологической культуры и психопрофилактики. Я регулярно встречаюсь с военными психологами. Они видят по поведению, по мимике людей, что часть возвращающихся с передовой нуждается в помощи. Но к ним никто не идет. В некоторых частях психологи сделали «горячую линию» или «телефон доверия» и сообщили военнослужащим, что эти телефоны не определяют номер звонящего. Сколько звонков они получили за последние полгода? 2-3 максимум.
Какой вывод это подсказывает? В отличие от медицинской помощи, психологическая реабилитация военнослужащих и комбатантов должна быть вне подчиненности и вне системы Министерства обороны. Мы должны в самом начале решить главный вопрос: мы хотим помогать тем, кто в этом нуждается, учитывая принцип конфиденциальности, или иметь психологическое досье, включая глубоко интимные переживания и проблемы, на каждую личность из числа военнослужащих, нуждающихся в помощи. Это два несовместимых вопроса, от решения которых зависит эффективность всей системы реабилитации.
Сроки реабилитации в специализированных центрах могут колебаться от месяца до года в зависимости от тяжести течения ПТСР. Но наиболее адекватным вариантом для, как минимум, 50% с легкими формами ПТСР было бы амбулаторное лечение с сохранением пребывания комбатанта в семье, в обществе или даже с оставлением на службе.
Обстрелянный и переживший ПТСР военнослужащий – это «золотой фонд» любой армии».
Обстрелянный и переживший ПТСР военнослужащий – это «золотой фонд» любой армии».